– Возьмите его оружие и доспех, – отрывисто бросил я, поднимаясь с колен. – На плаще понесем…
Лица солдат слегка расслабились, опасный момент, кажется, миновал.
– Рик, – робко шепнул Дрианн из—за моего плеча, – посмотрите на его ногти…
А мальчишка—то молодец! Действительно, лунки ногтей Эцони были окрашены в синюшный цвет. Я снова склонился над капралом и оттянул веко. Так и есть: та же синева… Похоже, все—таки никакого припадка не было, как и всплеска ненависти к зверю—лейтенанту. Парень подвергся помрачающему рассудок колдовству. И судя по всему, это было не зелье, от него буйство продолжалось бы еще долго. Скорее, заклятие, и, конечно же, Темное. Да, влип я, похоже!
Интуиция подсказала: солдатам этого говорить не надо. Я подмигнул Дрианну, тот, все еще опасливо косясь, тем не менее понимающе кивнул.
– Стройся! – четверо солдат уложили Эцони на растянутый плащ, и мы двинулись на юг.
Я постарался выбросить случившееся из головы, и по дороге опять занялся мысленной отработкой заклинаний. Сегодня все шли молча, даже Добб с мастером Триммлером отложили свои перебранки. Иногда я оглядывался на Мастано, но тот все еще не приходил в себя. Так, в тишине, мы месили песок целых полдня.
На привале я уселся поодаль от остальных, благо никто и не претендовал на общение с командиром. Погрыз сухарь, глотнул из фляги воды, которой оставалось совсем немного, и решил выполнить предписанное лордом Феррли упражнение. Вот ведь демон! Подвел меня… впрочем, чего я хотел? Говорят же, сколько нечисть ни корми, она все равно во Мрак смотрит. Одно у Артфаала не отнять: наставник он отличный. Скорее всего, дело в том, что ему не мешают человеческие чувства. Дядя Ге жалел меня, потому и гонял редко. Да еще старик, как оказалось, хотел, чтобы я сам осознал необходимость учебы. Ну, ладно. Так… расслабиться, отрешиться от всего постороннего… Не получилось: постороннее, в лице Лютого, грубо вторглось в мои пространство и сознание:
– Есть разговор, лейтенант, – без обиняков заявил Ом, присаживаясь рядом.
В отличие от остальных, он не старался держать дистанцию. Казалось, приписываемая мне жуткая выходка ничуть капрала не смутила. Кстати, я ведь не поблагодарил его за спасение.
– Спасибо, – я протянул руку.
– В расчете, – усмехнулся Лютый, пожимая ее.
Посерьезнев, он проговорил:
– Вижу, ты никому не сказал.
– Не сказал?.. – я вспомнил его исповедь. – А, ну да…
Ом немного помолчал, щурясь на солнце, поиграл вычищенным до блеска стилетом.
– Это ведь не ты, – медленно произнес, скорее, не спрашивая, а утверждая.
– Сердце съел? Не я.
– Угу, угу… Совет. Помалкивай. Пусть лучше боятся.
Я удивленно взглянул в светлые глаза. Лютый смотрел серьезно, без обычной ехидной насмешки.
– Не знаю, что там с проводником произошло, не мое дело. Но за тобой кто—то охотится, лейтенант, и тебе это известно.
Я неопределенно покивал.
– Но это не Эцони, – вдруг сказал Ом. – Ты маг, тебе виднее, что с ним произошло. А я думаю, чары. Так что, смотри в оба, – он встал и неторопливо отошел.
Может быть, у меня появился союзник? Хотелось бы. Но от Лютого поддержки я ждал меньше всего. Странный он все же. Ну, Артфаал, ну, появись только! Втравил меня в историю, как будто своих неприятностей мало… с другой стороны, демон спас мне жизнь. Ладно, не буду с ним ссориться, а то еще не станет меня учить.
– Рик, – окрикнул меня Дрианн. – Эцони очнулся!
Я подошел к капралу и склонился над ним. Вроде тот даже не вздрогнул при виде меня. Лицо нормальное, не искаженное, и ненависти в глазах не видно. И синева с ногтей ушла. Видимо, действие заклятия закончилось. Оно и понятно: неведомый враг накладывал чары мощные, но кратковременные, рассчитывая, что Мастано нападет на меня, а потом его же самого прикончат воины.
– Ты как? – спросил я.
– Да ничего, – бледно улыбнулся Эцони. – Только вот не помню ни Мрака, и сил нет совсем. И плечо болит…
– Заживет, – я поднялся на ноги. – Отдыхай пока.
Слабость – тоже последствие Темной волшбы, которой подвергся капрал. Ничего, к вечеру оклемается. Рассказывать ему о его подвигах я не стал, какой в этом смысл? Все равно не в себе был человек. Зла я на него не держал. Пусть кто—нибудь из воинов его просветит.
После привала мастер Триммлер несколько оживился и принялся рассуждать:
– Что—то мне, ребята, не нравится. А что – и сам не пойму. Вроде пустыня как пустыня, только вот почему на нас никто не нападает—то?
– Во дает, того, этого! – расхохотался Добб. – Давно не дрался, что ли?
– Да нет, это я к тому, что странно все. Пустыня как вымерла, не видишь, что ли?
– И я говорю, к беде это, – поддержал его Зарайя. – Я неприятности шкурой чую.
Ну, положим, я ничего такого не ощущал. Здесь и раньше не особенно людно было, и зверей почти не наблюдалось. Один раз набежала стая шакалов, это после побоища с карачин, да иногда по песку неторопливо проходили крупные черные скорпионы. Но отсутствие этих тварей меня ничуть не беспокоило. Подумаешь, потеря! Хотя к предчувствиям ветерана следовало прислушаться. Солдаты насторожились, чутко оглядываясь по сторонам и держа оружие наготове. Я и сам положил ладонь на рукоять Честного, а в уме перебирал подходящие заклятия.
Ближе к вечеру мы наткнулись на заброшенный затан, жители которого, видимо, собирались в спешке – вокруг валялись забытые вещи, обрывки ткани от шатров. Трава в селении высохла и почернела, деревья грустно поникли и роняли на песок скрученные листья.
– Колодец пересох, что ли? – удивился мастер Триммлер.